Спину обжигает ударом, губ касается более явная улыбка, объятия становятся крепче, вдох — глубже.

Холодные воды обнимают мягко, заботливо погружая в темноту и пряча от постороннего взора, утаивая и помогая скрыться.

Ганнибал всегда, даже находясь «в заточении», наслаждается каждой секундой жизни. Он дышит ей, чувствует, как она касается кожи ласково, как проходит сквозь него, наполняя до краёв, и — улыбается. Ганнибал не чувствует себя узником. И каждое его слово, улыбка и действие — принятое им решение. Продуманное и взвешенное. Ганнибал знает последствие каждого шага, предугадывая его точно так же, как можно предугадать в какую сторону двинется маятник в следующую секунду, отсчитывая время. Ганнибал чувствует себя свободно, словно и нет стен, ограждающих его от внешнего мира, словно он, всё ещё, находится у себя дома. Всё это — условности. Которые он сам же позволил им, даруя мнимое всевластие, позволяя почувствовать себя богами. До тех пор, пока в этом есть смысл — для него. Пока игра остаётся интересной, пока беседы не дают заскучать, пока Уиллу — нужно время.

Но свободой задыхается, только в момент, когда встречается с чужим взглядом: тёмным, впервые столь открытом и прямом. Только когда чувствует чужое дыхание на коже обжигающее и приятной дрожью отзывающееся вдоль позвоночника, чужие объятия столь же свободные, интимные в своей искренности, чужой шаг, сталкивающий их в пропасть.

[indent] Боясь или желая спасения?

И — не сопротивляется.
Закрывает глаза, позволяя Уиллу самому принять решение.

Но не позволяя закончиться всему на дне моря:
Финал — это прерогатива Судьбы.
Судьба — в его руках.
И пока он может столь же крепко, как и Грэма, держать её в своих объятиях — в его власти написать не конец, но новую главу их жизни.

И он — пишет.

Судорожным вдохом, обжигающим лёгкие. Тяжестью чужого тела на своих руках. Собственной кровью, смытой водой, но не остановленной — напоминанием.

[indent] — это прекрасно

「 так пыльцой на пальцах всегда остаётся мгновение:
запах, улыбка, имя или число. 」

Чужие слова эхом в голове, змеиными кольцами под каркасом костей: огнём забиваются в межрёберье, согревают и помогают игнорировать собственную усталость, пробитый насквозь бок.
Ганнибал рвёт собственную одежду, перетягивает жгутом рану, сдерживая кровотечение, считывает чужой пульс и берёт Уилла на руки, совсем как тогда.

Уильям Грэм — словно одна из статуй, созданных греками из чистого белого мрамора, Венера Милосская. Изящество и хрупкость. Поражает свой красотой и детальностью, глубиной вложенного смысла. Скольких ты заставила преклонить перед собой колени, сколь искренне тебя почитали и молились тебе? И даже лишённая свои рук — не утратила своей силы: лишь ещё больше приковывает взгляд, заставляя чувствовать трепет и восхищение. Неоднозначная, так и не давшая ответ на единственный вопрос: кто ты? Афродита, одна из верховных богов, чья жизнь неподвластна даже Смерти, своевольная и прекрасная; Амфитрита, что олицетворяет добродетель и мягкость, но способна пойти наперекор, когда считает должным, или же богиня победы — Виктория? Неразлучная спутница императоров.

Уильям Грэм — открытая книга, которую ты всё равно не сможешь прочитать. Как не старайся. Её язык не знаком тебе, чужд, притягателен. И Ганнибал изучает его так, как не изучал ничто другое. Он интересен ему так, как не было интересно ничто другое.

Необходим.

Ганнибал уверен и собран, замирает лишь на несколько мгновений, запрокидывая голову и закрывая глаза, подставляя лицо редким каплям дождя, что соединяли не только небо и землю, но и настоящее с прошлым; красными нитями, нерушимым и прочным. Там где Красный Дракон теряет свои крылья, оставляя напоминание о былом и мимолётном величии лишь разводами своей же крови — Ганнибал расправляет собственные: каждый вдох кружит голову ощущением свободы и правильности происходящего. И он ступает твёрдо, точно зная, что должен делать дальше и куда идти.

Всё так, как и должно быть.

Ганнибал — это голод.
Но ничего и никогда он не жаждал столь же сильно, как Уильяма Грэма:
Агнец, чей разум не знает ограничений, кроме тех, что он неумело выстраивает сам перед собой. Разум, не скованный страхом или добротой — он способен представит что угодно, и именно поэтому, раз за разом, Уильям останавливает сам себя, словно боясь самого себя, словно боясь признаться самому себе в отсутствии стен собственного сознания. Словно боясь:

[indent] он — понимает.

Ганнибал — это терпение.
И он даёт Уильяму столько времени, сколько тому нужно.

Ганнибал — признаёт Уилла.
Как силу, равную стихийному бедствию: никто и ничто не устоит перед ним.
Как соперника и друга.
Как равного себе.

「 но сколько бы вечных истин нечаянно ни открыли мы,
сколько бы ни говорили по существу,
слова, слова, слова стрекозиными крыльями
падают на выжженную траву. 」

И он ждёт, принимая правила чужой игры, не скупясь на откровенность. Ганнибал не скрывается и даёт возможность тому дотянуться до себя: протяни руку и ты сможешь коснуться, сожми пальцы — и всё это твоё; только твоё.
Скользит взглядом по складке между бровями, по тёмному взгляду, скрывающему правду, упрямо отрицающему собственные же желания, по плотно сжатым губам. Улыбается и остаётся спокойным, даже когда Уилл продолжает отрицать, когда говорит: «Прощай.» — И тянется к нему всем своим существом. Ганнибал чувствует это, как хищник чувствует раненное животное.

Ганнибал улыбается и провожает его взглядом. Ждёт. Знает: он — придёт.

Попросит.

И тогда цепи лязгом спадут к ногам, позволяя открыть двери, сделать ещё один шаг навстречу.

Ганнибал улыбается, протирает бокалы, открывает бутылку вина — ту самую. Поднимает на Уилла взгляд. Ганнибал знает: за ними — наблюдают. Знает откуда когтистые пальцы протянут руки, откуда послышится рык, не способный унять собственную жажду. Знает и остаётся спокоен, даже когда пуля проходит насквозь.

Стекло рассыпается на осколки, так рушатся последние стены: такими же осколками, разбивая прошлое в крошево.
Вино стекает по полу, вместе с его собственной кровью, что аляпистыми узорами расцветает по серому и по коже обожжённой, разодранной.

Ганнибал улыбается и остаётся столь же непринуждённым, сколь и Уилл, когда делает глоток вина, наблюдая за ним будто бы равнодушно. Ганнибал знает, что будет дальше, но не простит грубости к тому, что принадлежит — ему. Но огнём опаляет кости, когда видит, как то, что заполняло изнутри Грэма — рвётся наружу. То вытекает вместе с кровью, в несдержанных движениях, что наносят удар ножа за ударом, то во взгляде, устремлённым на него, Ганнибала, прежде чем Лектер начинает душить дракона, прежде чем Лектер — зубами вырывает чужую плоть, прогрызая глотку.

Ганнибал чувствует удовлетворение. Его столь же много, сколь и крови вокруг, его и чужой. Их общей.
Ганнибал чувствует — Уилла. Так, как никогда до этого. Неприкрытой откровенностью, доверием, что в протянутой руке, в том, сколь расслаблен он, несмотря на боль и изнеможение, в том — сколь близко, и не пытается отстраниться. В хриплом голосе и тепло дыхании сорванном, но умиротворённом.

Ганнибал улыбается и думает, что Уилл прав: это — прекрасно.

Это то, чего он хотел. Для Уилла. Для — них.

「 присмотреться: все мы замешаны на мутной воде и пепле,
каждый из нас — секунда до шёпота, миг до вопля; 」

Ганнибал мягко, почти с трепетом касается чужой скулы, очерчивая рваную рану. Выдыхает медленно, вглядываясь в чужое лицо. Уильям спит беспокойно, в себя приходит редко и, сразу же, вновь, теряет связь с реальностью. Ганнибал зашивает его тщательно, его рука не дрогнет, когда игла легко вспарывает кожу, когда Уильям дёргается: что снится тебе, Уилл? Что видишь ты, когда сновидения проникают в твоё сознание, заставляя метаться? — Ганнибал хотел бы знать. Но не спрашивает. Пока. Не спрашивает, даже когда взгляд бывшего профайлера становится более осознанным, когда он протягивает руку уже сам. Ганнибал замирает, смотрит прямо, улыбается едва различимо, но — тепло. Ничего не говорит, но чувствует, как жжётся кожа, запоминая прикосновение.

Ганнибал не торопит его. Даёт время. Снова.

Всегда.

— Я бы посоветовал вам калечить себя только после того, как вы снова сможете уверенно стоять на ногах, — Ганнибал краем глаза оглядывает трещины на зеркале, скользит взглядом по разбитой руке, встречается с чужим, полностью игнорируя отчуждённость и кривые усмешки: Ганнибал даёт ему время, не торопит и не требует от него ничего, — уверенно подходит ближе. Мягко, но настойчиво заставляет его сесть, приносит аптечку и опускается перед ним на колени. Ганнибал с особой осторожностью вынимает каждый осколок, замирает на какое-то время, согревая кожу теплом дыхания, прежде чем принимается обрабатывать чужие раны. Ничего не спрашивает и не требует. Но и не выражает пренебрежения, как и не позволяет себе лишнего, не позволяет себе излишней чуткости: Уильям — не фарфоровая кукла, сколь бы хрупким и не стабильным он не казался.

Ганнибал говорит, что всё в порядке. Уильяму не нужно беспокоиться, но важно — отдохнуть. За ними никто не следует. Они — в безопасности.
Ганнибал говорит, что место, куда они направляются, должно ему понравиться. Но не говорит о том, что сам Ганнибал предпочёл бы совсем другое место, что у самого раны затягиваются медленно: Уилл и сам это знает, Уилл сам — перевязывал его, — столь долгое пребывание тогда в воде никому не пошло на руку. Но помогло максимально избежать возможных проблем. Ганнибал знает:

[indent] Уильям предпочёл бы, чтобы никто из них не выжил.
[indent] Чтобы вода — забрала их с собой. И никогда не отпускала.

Ганнибал знает. Точно так же, как знает, что между мигом там, на залитой кровью земле, когда Уилл крепко цеплялся за его руку, и временем, когда он станет делать это осознанно, доверяя безоговорочно — пропасть.
Знает, но говорит о чём угодно, но только не о том, что произошло: когда Уильям будет готов — он сам сделает этот шаг. И Ганнибал ему это позволяет, отдаёт это решение в его руки, не давит и даже, в этот раз, не направляет.

Ганнибал чувствует, как Уильям просыпается. Слышит, как течёт вода, и как тот откупоривает бутылку виски. Улыбается едва различимо и поднимается сам.

[indent] 4:45
[indent] он бесшумно ступает к выходу

— Я рад это слышать, — Ганнибал равняется рядом с ним, встаёт рука об руку и поднимает взгляд. Огнём сжигает горизонт, голубое тает в зареве и ещё тёмном небе; ночь отступает не хотя, но уступает место раннему утру, растворяется в холодном солнце.

— Зато она подходит для отправной точки, — Ганнибал улыбается самыми уголками губ и переводит взгляд на Уилла, — вы знали, что лист клёна этой страны символизирует единство? — Ганнибал не продолжает мысль, знает — Уильям поймёт, что именно он хотел этим сказать, — это воистину уникальная страна, хотя Италия мне и правда ближе по духу, — он позволяет себе короткую, едва слышную, но добродушную усмешку, — ни в одном другом месте человек не достиг такой гармонии между природой и цивилизацией, — Ганнибал опускает взгляд на чужую руку с бокалом виски, — посмею всё же предложить кофе: я как раз приобрёл несколько сортов из Бразилии — изысканность арабика смягчит пряный и концентрированный вкус робусты и куда лучше поможет прояснить сознание и, если надо, взбодриться.

Ганнибал улыбается явственнее, сам себе:

[indent] всё так, как должно быть.
[indent] даже если зеркало испещрено трещинами, а картина — обуглена в огне.[nick]Hannibal Lecter[/nick][status]entropy;[/status][icon]http://s5.uploads.ru/haEQw.jpg[/icon][lz]<div class="rabota"><a href="http://padik.rusff.me/viewtopic.php?id=79#p4767">[ ... ]</a></div> <div class="lz">Бог чрезмерен в буйстве своей злобы и ни с чем не сравним в своей иронии.</div>[/lz]

Gg

test

k.jdfglk.dfjgk

	ХОЧУ ВИДЕТЬ fc: olivia cooke
	все работаешь в той говнозабегаловке? буррито с тараканами на ужин? а я предлагала со мной поехать? бросить своих братьев-племянников-кто у тебя там - да они взрослые уже, брось ты их в воду, пусть бултыхаются. как тебя выбросили - и ничего, выкарабкалась. какая крыша над головой, какая стабильность? вот этот твой жестяной сарай с привозной водой из баклах - вот это стабильность? я знаю, откуда эти шрамы эти круги под глазами - ты просто давно у костра не сидела, пива нормального не пила и слишком долго не разговаривала с кем-то, кто бы тебя слушал. поехали уже.

	ХОЧУ ВИДЕТЬ того кто придаст смысл fc: noah sebastian
	Один лишь взгляд в толпе порой способен заставить внутри все гореть и сходить с ума. Судьба очень странная вещь. When the curtains call the time Will we both go home alive? It wasn't hard to realize Love's the death of peace of mind - Родители занимают не последние должности в Найткорп; - Бунтарь, экстремист или анархист? Точно тот, кто пошел против родителей и корпоративной машины; - Когда-то на его глазах мучили абсолютно маленького беззащитного ребёнка, такого же, как и он был сам, что произвело неизгладимое впечатление; - Его с Мотылкем разделяет по сути целая жизнь, а объединяет одно нежное чувство; - Попытки спасти друг друга скорее всего то, что станет для них новым настоящим; Love's the death of peace of mind Это всего лишь набросок, который станет большой и красивой (но это не точно) заявкой для нужных. Здесь планируется большая драма и океан стекла. Приходи похрустим вместе, а может быть у нас все таки случится хэппи енд